Жан Лакан. Лекции. О субъекте уверенности

В примере этом, который Фрейд приводит здесь, нарочито подчеркивая, что он не собирается его использовать, что он лишь оценивает, облюбовывает, смакует его, - в примере этом все налицо, все у нас на глазах. От этого-то завораживающего зрелища и отвлекает он тут же наше внимание, начиная обсуждать забвение субъектом своего сновидения и достоверность, ценность словесного о нем рассказа. Обсуждение это строится вокруг ряда терминов, которые стоит здесь обговорить специально.
И главный из них, на самом деле, вовсе не истина. Главный из них - это достоверность, Gewissheit. Подход Фрейда является, по сути дела, картезианским - хотя бы в том уже смысле, что отправной его точкой служит субъект уверенности. Необходимо выяснить, в чем можем мы быть уверены. И первым шагом на пути к этой цели является преодоление всего того, что психоанализ бессознательного, при попытке его из содержания сновидения выделить, окрашивает и сопровождает - то, что в текст любого сообщения о сновидении неизбежно привносится, налипая на него, словно грязь. Одним словом - я не уверен, я сомневаюсь.
Да и как в передаче сновидения не усомниться, если самая настоящая пропасть отделяет то, что в сновидении пережито, от того, что о нем рассказывают?
Но именно на сомнение, как это решительно Фрейд подчеркивает, уверенность и опирается.
И мнение это он обосновывает. Сомнение для него - всегда знак чего-то такого, на что следует обратить внимание: за ним что-то кроется. Сомнение становится для него знаком сопротивления.
Функция, которую он приписывает сомнению, остается, правда, Двусмысленной, ибо то гипотетически достоверное, что за ним кроется, может, с тем же успехом, оказаться чем-то таким, что нарочито стремится о себе заявить - ведь все, что о себе заявляет, окрашено притворством, фальшью, и обнаружить себя может лишь под чужой личиной, при Verkleidung. Но как бы то ни было, очевидно, по-моему, что существует точка, где подходы Декарта и Фрейда сближаются, сходятся воедино.
Сомневаясь, я уверен, что мыслю" - говорит Декарт. Держась формулы, навряд ли более осторожной, нежели декартовская, но зато позволяющей от подозрительного "я мыслю" уйти: "мысля, я существую", - сказал бы я. Заметьте по ходу дела, что уходя от "я мыслю", я ухожу и от споров, связанных с тем, что глаголемое "я мыслю" не может, разумеется, быть отделено в наших глазах от факта, что не в силах оказался Декарт его сформулировать, имплицитно, тем самым, его не высказав - что было им, конечно же, благополучно забыто. На эту тему мы, однако, разговор до поры отложим.
Точно так же уверяет себя и Фрейд в том, что именно там, где он сомневается - ведь это, в конечном счете, его сновидения, и он же сам, поначалу, ставит их под сомнение - налицо мысль, и притом мысль бессознательная, то есть, иными словами, обнаруживающая себя собственным отсутствием. Именно сюда, на место отсутствия этого, и привлекает он, имея дело с другими, то "я мыслю", в котором предстоит субъекту открыться. Он убежден, в конечном счете, что "я мыслю" это пребывает там налицо совершенно от какого бы то ни было "я есмь" независимо, лишь бы - вот здесь-то и совершает его мысль необходимый скачок - кто-то там, на его месте, думал.
Здесь-то и обнаруживается между Декартом и Фрейдом определенная асимметрия. И состоит она вовсе не в изначальном подходе, укореняющем достоверность в субъекте. А состоит она в том, что субъект оказывается в области бессознательного у себя дома. И заявляя о достоверности этой области, как раз и делает Фрейд тот решающий шаг вперед, который изменил наше представление о мире коренным образом.
Картезианцы не будут возражать, если я выскажу в порядке обсуждения предположение, что в начальном cogito Декарта "я мыслю" его нацелено, переходя в "я есмь", прежде всего на реальное, в то время как истинное остается настолько происходящему чуждо, что Декарту приходится впоследствии себе доказывать, что существует Другой - Другой, который мало того, что не обманывает его, но самим существованием своим полагает основы истины, гарантируя мыслителю, что в собственном его разуме объективно заложено нечто такое, благодаря чему то реальное, в котором только что он себя благополучно уверил, искомое измерение истины обретет. Не могу не указать на поразительные последствия, которые возымело препоручение истины выступающему в качестве совершенного Бога Другому - Другому, который истиной этой распоряжается столь полновластно, что все, что он ни скажет, - истина и есть, даже если это дважды два пять.
Ведь что, собственно, из этого следует? А следует то, что мы можем теперь спокойно играть в крохотные, преобразующие геометрию в математический анализ буквы алгебры, что открыта дорога к теории множеств, что в качестве гипотезы истины мы можем позволить себе что угодно.
Но что нам сейчас до этого? Ведь касается это нас лишь постольку, поскольку мы твердо усвоили: все, что берет начало на уровне субъекта, без последствий никогда не бывает - при условии, конечно, если мы знаем, что пресловутый субъект собой представляет.
Декарт не знал этого - для него субъект был субъектом достоверности и знаменовал собою отказ от всякого предшествующего ему, предваряющего его знания. Мы же, благодаря Фрейду, знаем, что субъект бессознательного так или иначе о себе заявляет, что еще прежде достижения им достоверности налицо мысль.
В знании этом наша беда - и наша забота. В любом случае, область эта, со всеми проблемами, которые в ней вырастают, - нагие наследство, и отказаться от него отныне не в нашей воле.
Я хочу подчеркнуть, что коррелятивом субъекта является для нас уже не Другой-обманщик, а Другой-обманутый. Любому, кто начал психоанализом заниматься, это ясно как день. Чего субъект больше всего боится, так это как бы не обмануть нас, как бы не направить нас по ложному следу - точнее, как бы мы, не дай бог, не обманулись сами. Уже с первого взгляда на нас становится ясно, что погрешать мы можем не хуже всех остальных.
Фрейда, однако, это не волнует, так как - именно это важно, в особенности, когда вы читаете первый абзац главы о забывании сновидений, твердо усвоить - знаки друг с другом сходятся, пересекаются, и все их необходимо учитывать. Необходимо освободиться, sichfrei machen, говорит Фрейд, от любой шкалы ценностей, которая станет нам в этих знаках себя навязывать, избегая, в частности, оценки, Preisschatzung, того, насколько то или иное утверждение достоверно или недостоверно. Малейший признак появления в наблюдаемом поле чего-то нового рассматривать нужно, по отношению к субъекту, как полноценный след.
Описывая свой знаменитый случай гомосексуальной пациентки, Фрейд заранее смеется над теми, кто попытается истолкование ее сновидений оспаривать. Где - говорят ему эти воображаемые противники - это пресловутое бессознательное, способное, якобы, открыть нам дорогу к последней - божественной, добавляют они иронически - истине? Смотри, твоя пациентка издевается над тобой -разве не появились у нее в ходе анализа сновидения, специально предназначенные убедить тебя в том, что она вновь, кик ты этого от нее и требовал, чувствует интерес к мужчинам? Фрейда такие возражения не смущают. Бессознательное - отвечает он - это вовсе не сновидение. Бессознательное, другими словами, вполне может быть нацелено на обман, и никакого противоречия в этом нет. Да и как может ложь обойтись без собственной истины - той самой, что вопреки пресловутому парадоксу дает мне полное право заявить, что я лгу.
Дело в том, что Фрейду не удалось в данном случае правильно сформулировать, что же именно является объектом желания истерического субъекта, равно как и гомосексуального субъекта женского пола. Именно в этом отношении в обоих случаях - и в случае Доры, и в знаменитом случае с гомосексуальной пациенткой - он оказался не на высоте положения и лечение было в итоге прервано. В отношении собственной интерпретации Фрейд еще не уверен -то забегает вперед, то немного запаздывает. Не имея структурных ориентиров, которые надеюсь предоставить вам я, Фрейд не мог разглядеть того, что желание больной истерией - желание, которое в отчете его бросается в глаза сразу, - состоит в том, чтобы поддержать желание отца: поддержать, в случае Доры, как бы по доверенности, то есть взяв его полномочия на себя.
Сочувствие, которое проявляет Дора к роману ее отца с женщиной, которая является женой г-на К., да и сам факт, что она позволяет отцу за этой дамой ухаживать, являются проявлениями игры, с помощью которой пытается Дора желание мужчины как-то поддерживать. Вот почему отыгрывание, пощечина, которой знаменует Дора разрыв свой с одним из них, г-ном К., как только тот заявляет ей не то, что он не интересуется ей самой, а что его не интересует его жена, ясно показывает, насколько необходимо Доре сохранить во что бы то ни стало связь с третьим элементом - элементом, свидетельствующим для нее о том, что желание ее, в любом случае неудовлетворенное, так или иначе поддерживается - как желание отца, которому она, ввиду бессилия его, потакает, так и свое собственное, поскольку оно, будучи желанием Другого, осуществиться не может. (читать дальше)

Метки: Фрейд, Лакан, психоанализ бессознательного